Большинство терапевтов, работающих с парами, чувствуют себя достаточно комфортно, когда темп сессии замедляется, а партнёры переходят в уважительное и уязвимое состояние. В тупик же нас могут поставить именно реактивные воюющие пары, в которых партнёры застряли в отстаивании себя и игнорировании переживаний друг друга. Поскольку неспособность установить связь между партнёрами усиливается, это лишь вопрос времени, прежде чем вы окажетесь втянутыми в их водоворот смятения, боли и защиты. Так происходило в случае, по которому я был консультантом, имевшем тяжелые последствия, после которого я изменил свой способ работы с реактивными парами.

Бриджит и Даг – пара, которую вёл Джералд под моим супервизорством. Я согласился на живую консультацию после того, как Джералд сообщил, что чувствует, что застревает из-за их нестихающей вспыльчивости. Даг – солдат, многократно призывался на военную службу, Бриджит была торговым представителем. В браке – семь лет, двое маленьких детей, они жили, постоянно ссорясь друг с другом, и думали о том, чтобы расставаться. В их длинном списке стрессоров были и измены в прошлом с обеих сторон, финансовые разногласия из-за того, сколько Даг зарабатывает и сколько Бриджит тратит, ПТСР у Дага, и долгая история про то, как оба партнёра пытались справляться со своим стрессом с помощью алкоголя.

Джералду не удавалось вовлечь стоически державшегося Дага, в то время как сессией управляла Бриджит со своим длинным списком жалоб и вспышками гнева. Каждая её такая вспышка заставляла Дага всё больше отстраняться, а каждое его отстранение приводило её в ещё большую ярость. Они попадали в свой негативный цикл, а их терапия – в никуда.

Удерживать фокус во время эскалации.

Многие терапевты обучены слушать с уважением то, о чем клиенты говорят друг с другом на первой сессии, но я понял, что эта тактика часто приводит к тому, что слишком долгое выжидание интервенции способствует повышению дисрегуляции. Так, вместо этого, я начал сессию с Дагом и Бриджит с отчетливого заявления, что моя ответственность состоит в том, чтобы взять на себя обязательства по предотвращению эскалации конфликта.

Я начал с того, что объяснил, что это нормально для партнёров иметь разные версии истории их отношений, и, что, слушая рассказ своего партнёра, можно расстроиться и захотеть перебивать, начать спорить друг с другом, что приведёт к ещё большему разочарованию, а мне станет труднее помочь им. Вот почему я хотел, чтобы они говорили непосредственно со мной, а не партнёру или друг с другом.

«Почему бы вам не решить, кто будет первым?» – Предложил я. «Обещаю, для каждого из вас будет одинаковое время».

Бриджит тут же включилась. Сидя на краешке своего стула, она подняла палец и сказала: «Сразу могу вам сказать, он в этом участвовать не будет. Что бы я ни делала, он не отвечает! Целыми днями он просиживает задницу, смотря в экран, в то время как его жизнь проходит». Бросив на Дага долгий испепеляющий взгляд, она отклонилась назад и пробормотала: «Не знаю, сколько ещё этого дерьма мне предстоит вынести?!»

Я немного подождал и сказал: «Должно быть, вас очень расстраивает видеть, как он не включается, и при этом понимать, что вы ничего не можете сделать для того, чтобы изменить это». Я нахожу, что признание и подтверждение того, что партнёр так защищает себя, позволяет ему легче снимать свою броню и открывать уязвимые чувства под ней.

Когда Бриджит продолжила, стало очевидно, что её гнев даёт ей ощущение контроля и того, что она хотя бы предпринимает какие-то действия. Если она этого делать не будет, она боится, что ничего не поменяется. Так, она верит, что остается, по крайней мере, шанс того, что Даг услышит и поменяется. Моя задача заключалась в том, чтобы заземлить её гнев и заняться отстраняющимся Дагом. Поэтому, когда она прервалась, я сказал: «Любой бы, будь он на вашем месте, испытывал похожее разочарование, Бриджит, если бы он с таким же трудом, как вы, старался, но ничего бы, в итоге, не менялось. Мне также интересно, почему Даг не включается и сопротивляется изменениям».

«У него нет веских оснований!» – бросила она.

«Хорошо, давайте посвятим несколько минут тому, чтобы помочь Дагу исследовать, какая сила мешает ему откликнуться. Как вам такая идея?»

Так как Бриджит посмотрела в потолок, я обратился к Дагу, взгляд которого всё это время был прикован к отверстию в полу.

«Я заметил, что, когда Бриджит сказала, что у вас нет веских оснований для того, чтобы не откликаться, вы никак не отреагировали. Что такое вы чувствовали, что удержало вас от ответа?» – спросил я.

«Я не знаю, – сказал Даг, коротко посмотрев мне в глаза. – Ничего».

Я обнадёженно улыбнулся и продолжил: «Обычно, когда я с кем-то работаю, и он отворачивается, он делает это потому, что у него есть веские основания. Обычно это попытка избежать ссоры. Что бы случилось, если вместо того, чтобы отвернуться, вы бы начали говорить с Бриджит о том, какие у вас веские причины не откликаться, когда она к вам обращается?»

Даг тихо хихикнул, потом выпрямился и сказал: «Это точно обернётся ссорой».

«Получается, что это попытка избежать ухудшения ситуации, – подтвердил я. – В этом есть смысл».

Даг посмотрел на Бриджит, которая напряглась: «Я полностью не согласна, – вступила она, – Отстранение не помогает, оно делает только хуже».

«Да, это действительно делает вам только хуже, – ответил ей я – Но опять же, я бы хотел уделить пару минут тому, чтобы исследовать это с Дагом». Бриджит неохотно откинулась назад. «Даг, когда я сказал, что в том, что вы отстраняетесь для того, чтобы избежать ссоры, есть смысл, вы кивнули и тут же посмотрели на Бриджит. Что вы искали?»

«Я не знаю – пробормотал он – Может быть, я проверял, понимает ли она?»

«А когда вам кажется, что она не понимает, а вместо этого нападает и говорит, что не согласна, представляю, как это, должно быть, тяжело. А если вы скажете Бриджит о том, что это тяжело, что, как вы думаете, произойдет?»

Он краем глаза посмотрел на неё и сказал: «Она просто начнёт не соглашаться больше, и это приведёт к ссоре».

Я видел, как Бриджит вздрогнула, но она молчала следующие несколько минут, пока я пытался помочь Дагу найти слова, чтобы описать его эмоциональный мир. Сбивчиво он объяснил, что потратил так много времени на то, чтобы выяснить, как сделать так, чтобы Бриджит была счастлива, чтобы избежать её гнева, что у него не было времени понять, почему он себя чувствует тем или иным образом. Когда я немного поднажал на него, он признался, что чувствовал растерянность и разочарование оттого, что Бриджит постоянно критикует его.

Тот факт, что Даг был солдатом только подкрепляло его стремление уйти в себя: его работа заключалась в том, чтобы выполнять миссии, и откладывание чувств было частью этого. Вдвойне расстраивало то, что дома его обвиняли за те качества, которые на его рабочем месте обеспечивали каждому безопасность. В конце концов, Даг сказал: «Я знаю, что она не любит, когда я отстраняюсь, но это помогает мне оставаться спокойным».

«И как вы думаете, что произойдёт, если вы не будете отстраняться в тот момент, когда Бриджит сердится на вас?» – поднажал я.

Глаза Дага беспокойно расширились: «Это будет катастрофа! Когда кто-то кричит мне в лицо, мне нужно уйти, иначе я могу сказать или сделать что-то, что я никогда не смогу исправить».

«Думаю, мне любопытно узнать, кто видел, что происходит с вами в те моменты, когда вы старались изо всех сил избежать катастрофы, и как они помогли вам?»

Даг посмотрел на меня с недоумением, его брови сдвинулись во время ответа: «Я никогда об этом не думал, но полагаю, что меня никто не видит».

Я наклонился к нему и сказал: «Думаю, что вы так сконцентрированы на том, чтобы предотвратить что-то плохое, что даже не могли представить, что в этот момент в этом месте кто-то может помочь вам. Вы так привыкли к одиночеству, что вариант того, что вам помогут в этой борьбе, кажется совсем нереальным. Как вы думаете, как бы это было для вас, как для отца, если ваш пятилетний сын отправится самостоятельно справляться со своим страхом и печалью?»

Глаза Дага заблестели: «Это разобьет мое сердце. Я бы хотел, чтобы он пришёл ко мне. Я бы не хотел, чтобы он чувствовал себя так же, как чувствовал себя я, когда рос».

«Верно. Вы помните, как это, когда рядом с вами никого нет. Что с вами происходит, Даг?» – спросил я мягко.

Он сделал вдох, перед тем, как ответить: «Я помню, как по дороге домой, после бейсбольной игры, в которой я забил четыре раза, мой отец кричал, что я такой неудачник, что он больше никогда не придёт смотреть мои игры. Я плакал, а он сказал, чтобы я прекратил плакать, иначе он даст мне реальный повод для слёз. Тогда что-то во мне переключилось, я перестал плакать. Я научился быть жестким, но я был очень одиноким ребёнком».

Я дал ему время и с сочувствием смотрел, как он пытается остановить слёзы: «Это мощная история, но для меня хуже всего то, что в тот момент вы узнали, что не можете говорить о своей боли. Вы научились прятать свои слёзы. Корень проблемы в том, что другие люди подвели вас и научили прятать слёзы. Никого не было рядом с вами, поэтому вы делали то, что должны были делать, чтобы выжить. Меня трогает, что вы – ...»

«Это всё чушь!» – закричала Бриджит, ошарашив и Дага, и меня. Тыча в меня пальцем, она продолжила кричать: «Вы не знаете, о чем говорите! Почему вы намекаете, что никого нет рядом с Дагом? Знаете ли вы, как тяжело мне было поддерживать его? Я тот человек, который сохраняет его семью. Что это за бред?!»

Я чувствовал потребность не оставлять Дага в том месте, где он был, но также был вынужден справиться с этим взрывом ярости. Я осторожно повернулся к Бриджит и сказал: «Очевидно, я пропустил то, что происходит с вами. Могли бы вы мне помочь понять».

Последние пятнадцать минут сессии мы пытались справиться с гневом Бриджит, пытались наделить его смыслом. Она сказала, что это возмутительно спрашивать с неё больше, в то время, как Даг даёт ей так мало, и она повторила, что именно она пытается наладить связь.

Я сказал ей: «Я понимаю, что твой гнев хотя бы даёт тебе надежду, что можно получить от Дага хоть какой-то отклик, в то время как молчать – означает, что ничего так и не произойдет». Я также сказал ей, что трудно отложить гнев в сторону, когда мы так и не нашли здоровый способ решения реальной проблемы: неотзывчивость Дага к её изоляции. В завершении сессии, мы все договорились, что мой супервизируемый (Джералд) продолжит с ними работу по созданию надёжной связи.

Бриджит поблагодарила меня и поделилась тем, что для неё было очень ценным то, как мы поработали над пониманием её гнева. Ухмыльнувшись, она сказала, что, может быть, гнев это её проблема, так, что даже Даг посмеялся. Приступ гнева, произошедший с Бриджит, был как разорвавшаяся на сессии бомба, и я был рад, что мы уцелели после взрыва. После сессии, мы с Джералдом обсудили, следующие шаги, которые помогли бы паре. Я был наполнен большими надеждами насчёт них.

Шесть месяцев спустя Джералд позвонил мне и сообщил, что Даг покончил жизнь самоубийством.

Потрясенный, я положил трубку телефона и начал проигрывать в уме ту сессию. Я вспомнил тот важный момент, когда Даг поделился своей уязвимостью, а Бриджит резко вмешалась. Почему я нервно обратился к ней и оставил Дага? Попал ли я в длинный список тех людей, которые подвели его, когда он больше всего нуждался в их поддержке?

Самоубийство Дага было для меня тяжелым потрясением, но оно также показало мне, что мы, терапевты, нуждаемся в лучшем обучении тому, как справляться с подобными вторжениями, особенно с высоко эскалированными парами. Моя неподготовленность к всплеску гнева Бриджит привела к потере фокуса и тому, что я покинул Дага в момент, когда он делился своими глубокими и болезненными переживаниями из детства. Если, как я полагаю, конечная цель терапии – помочь парам понять, что открытость и уязвимость друг к другу являются ключом к близости, то эмоциональное состояние Дага должно было оставаться моей основной целью тогда. Я совершил серьезную ошибку.

Поддерживать фокус вопреки вмешательству.

Предвидеть то, что может помешать нашей концентрации на чем-то, крайне важно для того, чтобы её поддерживать. Если наиболее распространенным прерыванием в работе пар является ситуация, когда один из партнёров приостанавливает работу, проводящуюся терапевтом с другим партнёром, тогда нам нужны тактические действия, чтобы справиться с этими моментами. Я выделил три основные категории прерываний, к которым мы должны быть готовы: сочувствие со стороны партнёра, сочетание сочувствия и недоверия, а также защита и враждебность. Я назвал их: зеленый, желтый и красный свет.

Зеленый свет. Верите или нет, даже эскалированные партнёры иногда выдают неожиданные сочувственные отклики. Выбор терапевта того, что делать с этими золотыми самородками, многое определяет. Например, представьте, что Бриджит прервала Дага со словами: «Я никогда не знала, что ты чувствовал себя неудачником. Мне так жаль, я хочу помочь».

Был бы я готов к такому вмешательству, я бы использовал его, чтобы создать больше безопасности и углубил бы своё исследование чувствительности Дага. Я бы подтвердил сочувствие, которое проявила Бриджит, но сразу бы перевел внимание обратно к Дагу: «Уоу, это прекрасно, Бриджит. Ты видишь больное место Дага, и у тебя появляется желание помочь. Даг, что в этот момент происходит с тобой, когда Бриджит пытается приблизиться?»

Важно не позволить этому вмешательству переключить основной фокус работы на что-то новое. Например, если бы я обратился к Бриджит с вопросом, как бы она хотела помочь Дагу, ей было бы позволено занять всё пространство, и вскоре мы бы все перестали фокусироваться на боли Дага.

Желтый свет. Наиболее часто встречающееся прерывание процесса – сочетание сострадания и недоверия. Это недоверие, часто следует за словом «НО». Например, представьте, что Бриджит перебивает Дага словами: «Мне грустно слышать про то, что происходит с тобой, когда тебя критикуют, но как бы я хотела, чтобы ты сказал об этом раньше, вместо того, чтобы ждать все эти годы».

Слово «НО» обычно стирает вклад сочувствия и оставляет у партнёра ощущение вины, вместо ощущения поддержки. Эти вмешательства недоверия становятся вполне предсказуемыми, когда партнёр, который в этом момент слушает, начинает слышать что-то новое. Когда преследуемый мерзавец-партнёр засыпает и появляется чувствительный незнакомец, партнер-свидетель этого превращения не верит ни одному из них. Будучи готовым к недоверию, легче удержаться при его неожиданном появлении.

Когда загорается желтый свет – хорошая стратегия заключается в том, чтобы подтвердить и нормализовать недоверие, но не исследовать его. Другими словам, я бы мог обратиться к Бриджит, сказав: «Спасибо, что поделились этим. В течение многих лет, вы настаивали на разговорах с Дагом, чтобы сократить дистанцию. Поэтому я ценю вашу попытку включиться и участвовать в этом процессе. Тем не менее, сейчас давайте попробуем сосредоточиться на том, что происходит с Дагом, что мешает ему поделиться с вами своей грустью».

В лучшем случае, Бриджит кивнула бы головой, разрешая мне вернуться к Дагу. Жёлтый свет переключился бы на зелёный, позволяя процессу продвигаться вглубь переживаний Дага. Однако, если Бриджит остаётся слишком заведенной и захваченной собственными переживаниями, вместо того, чтобы переключиться на Дага, нам грозит опасность того, что жёлтый свет переключится на красный.

Красный свет.

Красный свет загорается, когда слушающий партнёр, захваченный реактивными чувствами, заблокирован изнутри от сопереживания, перебивает процесс, обороняясь, с критикой и враждебностью, как когда Бриджит закричала: «Это всё чушь!»

Когда происходит враждебное нарушение процесса, в то время как один из партнёров рискует своей уязвимостью, самое время терапевту наложить эмоциональный жгут тому, кто делится своими переживаниями, и обратиться к разгневанному партнёру.

Если бы я мог вернуться назад в тот момент, я бы сказал: «Уоу. Даг, похоже ваша грусть вызвала гнев у Бриджит. Я не уверен, что понимаю, что с ней происходит, должно быть, у неё на то веские основания. Прежде чем помочь ей, я хочу, чтобы вы знали, что вы проделали невероятную работу и позволили нам увидеть свою боль. Любому было бы грустно, будь он всегда одинок в своём страхе, и лучшее, на что он мог надеяться, это, что ему удастся убежать от него. Я был так тронут, когда вы упомянули об утешении вашего сына в те моменты, в которые сами его никогда не получали. Вы тоже заслуживаете утешения, а не изоляции. Если люди заводятся и не могут проявить сочувствие в тех местах, где вы рискуете своими чувствами, вы снова остаетесь в этом одни. Сейчас я хочу помочь Бриджит понять, что с ней происходит, так, чтобы она могла приблизиться к вам. Я бы до последнего не оставлял вас одного в этом месте, потому что именно с этого всё и началось. Можно я потрачу несколько минут на то, чтобы помочь ей, для вас это будет нормально?»

Запрос подобного разрешения переключиться на другого партнёра даёт такому, как Даг, партнёру ощущение поддержки, а не ощущение покинутости. Это также указывает на моё намеренное изменение терапевтической цели, теперь это не попытка вызвать сочувствие у Бриджит, а попытка определить и пройти через ее блок, который мешает ей услышать боль Дага, что позволило бы ей, в конечном счёте, ответить на его уязвимость. Если не удалось проработать её блок, я бы снова сосредоточился на этом, чтобы разобраться, что мешает её сердцу услышать и отозваться на боль Дага.

Представьте, что Бриджит говорит: «Мне жаль, что я не могу утешить твою грусть, потому что я чувствую себя опустошенной, и сейчас мне нечего дать». В любом случае, отклик или объяснение его отсутствия – это шаг в направлении к сплочению.

В начале работы с парой, когда партнёры грубы и обороняются, непросто вызвать сочувствие друг к другу. На этом этапе, для терапевта, как для фигуры безопасной привязанности, особенно важно распознать места критического взаимодействия, и уводить обоих партнёров от ощущения покинутости и безответности. В некотором смысле это означает, что большая часть работы эффективного парного терапевта похожа на работу регулировщика дорожного движения: терапевт должен уметь справляться с перебоями и управлять движением терапевтического потока.

Осуществлять эту работу осознанно и целенаправленно – фундаментальные навыки терапевта. Часто это ключ к тому, чтобы выбрать правильный путь и держаться его направления. История Дага подчеркивает, насколько разрушительными и даже душераздирающими могут быть ошибки в управлении движением терапии с последствиями, влияющими на всех участников, в том числе и на терапевта. Я глубоко сожалею о том, что смерть Дага стала суровым материалом для того, чтобы мне усвоить такой важный урок, но я надеюсь, что это побудит других терапевтов улучшать свои навыки сохранения фокуса внимания, когда уязвимый клиент открывается.

Автор: Джордж Фоллер, сертифицированный супружеский и семейный психотерапевт, ЭФТ тренер, основатель Нью-Йоркского центра Эмоционально-фокусированной терапии, преподаватель Аккерманского института семьи, соавтор книг «Sacred stress», «True connection», «Emotionally Focused Family Therapy». Контакты: georgefaller.com.