Абстракт

В этой статье мы описали теорию привязанности, академические исследования, ЭФТ и нашу собственную практику, чтобы расширить понимание и предложить варианты терапевтического воздействия при ситуативном насилии в паре. Мы считаем, насилие исходит из негативного цикла, который может быть описан четырьмя паттернами, отражающими разные стили привязанности у партнёров. Для понимания его динамики насилие воспринимается через призму привязанности и терапии основанной на теории привязанности, что даёт возможности для доступа к более глубоким эмоциям и потребностям обоих партнёров.

Введение

«Хотя ужас от их действий неизбежен, более глубокое понимание того, как они ведут себя в этом насилии, вызывает скорее сострадание, чем обвинение» (Bowlby, 1984).

Интимное насилие (ИН) или домашнее насилие включает в себя совершение или угрозу физического, сексуального, психологического, эмоционального или финансового ущерба со стороны нынешнего или бывшего партнёра или супруга. Недавнее исследование с помощью опросника «Интимный партнёр и сексуальное насилие» (NISVS) Центра США по контролю и профилактике заболеваний (Smith, SG, et al., 2017) показал, что, по меньшей мере, 30% американского населения испытали ИН в течение своей жизни. Учитывая огромное личное и социальное бремя ИН, эффективные профилактические вмешательства и улучшенные терапевтические стратегии имеют решающее значение для решения этой общей и серьезной проблемы общественного здравоохранения. В этой статье основное внимание уделяется последним и даётся основа для выявления четырёх различных моделей насилия, встречающихся в парах, которые характеризуются малоадаптивными отношениями привязанности. Поскольку мы хотим передать больше информации о том, как насилие может возникать в рамках негативных циклов взаимодействия и основных потребностей в привязанности, эта статья ограничивается рассмотрением ситуационного насилия в семье (СН), наиболее распространенной формой ИН. В этой статье описываются четыре модели взаимодействия пар, в рамках которых можно осмыслять насилие.

С. Джонсон (1995) первой различила два типа ИН: СН, которое является результатом эскалации взаимодействия (Johnson & Leone, 2005; Kelly & Johnson, 2008), и «интимный терроризм» (ИТ), форма ИН, которая исходит из власти, контроля, и гендерных различий. В первом типе насилие носит двунаправленный характер; во втором, однонаправленный. Позже Джонсон и её коллеги (2008) уточнили это различие и выделили четыре формы насилия: ИТ (жестокое контролирующее насилие); жёсткое сопротивление; СН и насилие, вызванное расставанием. Специализированная литература (Hamel & Nicholls, 2007; Stith, McCollum, Amanor-Boadu,Smith, 2012) и научная литература (Bookwala, Frieze, Smith, & Ryan, 1992; Gray & Foshee, 1997; Magdol et al., 1997 и Straus, 2008) поддерживают мнение, что СН встречается чаще всего, особенно у пар, наблюдаемых в парной терапии (Simpson, Doss, Wheeler, & Christensen, 2007). О'Лири и Коэн (2007) заявили, что, в ситуациях, когда агрессия СН встроена в двунаправленные модели взаимодействия, и когда, согласно многим исследованиям, в насилии участвуют как женщины, так и мужчины, супружеская терапия может оказаться полезной для снижения риска насилия. Они утверждают, что, когда пара в процессе терапии «снижает количество ссор в отношениях, логично, что и физическая агрессия может быть уменьшена» (O'Leary & Cohen, 2007, p. 367). Это утверждение – относится только к СН и не относится к другим формам ИН, особенно к ИТ. Поскольку ИТ встроен в динамику власти и контроля и часто однонаправлен, это является вескими основанием считать, что терапия пары может привести к неэтичным последствиям. Совместная терапия пар с однонаправленными формами насилия может заставить обоих партнёров нести ответственность за насилие, поскольку обоих партнёров попросят внести изменения в отношения (Schecter, 1987; Stith, Rosen, & McCollum, 2003).

Тем не менее, необходимо обратиться к тому, как терапевты могут отличать ИТ от СН. С. Джонсон (1995) описывает, как наиболее важную, разницу между ИТ и СН – это не высокий уровень насилия, а характер контроля над другим партнёром. Грин и Бого (Greene and Bogo, 2002) утверждают, что терапевт может оценить разницу между ИТ и СН, учитывая четыре фактора: диапазон стратегий контроля, мотивацию применения насилия, уровень физической агрессии и субъективный опыт партнёров.

Опираясь на годы нашего клинического опыта терапии пар с насилем, мы выделяем три дополнительных фактора, которые могут помочь отличить ИТ от СН: субъективный опыт терапевта и уровень доверия в работе с парами с насилием, совместное желание партнёров по вступлению в парную терапию и способность создавать безопасность на сессиях.

В терапевтическом контексте и в условиях сохранения терапевтического альянса с парой диагностику можно рассматривать как непрерывный процесс. Самый лучший способ дифференцировать ИТ с СН в парах, с которыми мы работаем – это встретиться с ними и оценить: встроено ли насилие в однонаправленную динамику контроля и/или же возникает, когда потребности привязанности обеими партнёрами выражаются в отношениях дисфункциональным образом. Описывая четыре паттерна насилия СН, мы надеемся помочь терапевтам, предоставив четкую карту того, как насилие может происходить в двунаправленной динамике отношений. По нашему опыту, эта карта также поможет терапевту лучше отличать ИТ от СН.

Недавние академические разработки об ИН

Несмотря на то, что СН является наиболее часто встречающейся формой ИН, доминирующий социальный дискурс по этому вопросу продолжает организовываться в терминах поляризации (преступник-жертва) и гендера (мужчина-женщина). Следовательно, многие терапевты действуют с этой точки зрения, когда пару приводит в терапию в этом контексте ИН. Пары, которые переживают СН как не всегда однонаправленное и/или не думают, о преступниках и жертвах в их ситуации, их конфликт будет в меньшей степени поддерживаться преимущественно факторами поляризованной модели. Например, Браун, О'лири и Фельдбау (1997) обнаружили, что большинство насильственных пар отказались от лечения, потому что программа не уделять достаточного внимания их семейным проблемам и их индивидуальным потребностям. Хотя эта поляризация действительно справедлива для определенных форм насилия со стороны партнёра (например, ИТ (Johnson, 1995, 2005, 2008), эти формы гораздо менее распространены, чем СН (Dutton & White, 2013), которое является предметом настоящей статьи. Следует отметить, что терапия пар применима только к этой последней форме насилия, с особым вниманием к вопросам безопасности (Bograd & Mederos, 1999).

В своём обзоре литературы по ИН Стейт и коллеги (2012) показали, что наше понимание насилия со стороны партнёров в последние годы значительно изменилось. Ранее исследования фокусировались на ограниченных группах населения (в основном женщины – жертвы насилия), масштабные опросы населения (например, Anderson, 2004; Henderson, Bartholomew, Trinke, & Kwong, 2005; Whitaker, Haileyesus, Swahn, & Saltzman, 2007) показали, что насилие внутри супружеских пар носит более двунаправленный характер, и что женщины используют столько же насилия, сколько мужчины (Whitaker et al., 2007). Большое исследование Андерсон (2004) в отношении последствий ИН для здоровья подтверждает, что и мужчины, и женщины страдают от долгосрочных психологических и физических последствий после ИН. Гендерные исследования и теория насилия в семье (Hamel & Nicholls, 2007) указывают, что мужчины и женщины одинаково страдают от нападений в их отношениях (Straus, 1999). Хотя есть много доказательств (Dutton & White, 2013, Whitaker и др., 2007), что насилие чаще всего двунаправлено, чем однонаправлено: насилие в армии начинается в сопоставимых размерах и от женщин, и от мужчин, пары ЛГБТ характеризуются аналогичным количеством ИН (Waldner-Haugrud, Gratch, & Magruder, 1997), тем не менее, важно признать, что всё ещё существует разница в физических последствиях насилия из-за различий в мощи и размере, женщины страдают от непропорционально больших физических травм (Kwong & Bartholowmew, 1998; O’Leary, 2000; Straus, 1990a). Stith et al. (2012). Стейт и коллеги (2012) заключают, что существует большой разрыв между академическими знаниями, касающимися ИН и развитием эффективных клинических системных вмешательств, сохраняется подход к ИН с точки зрения жертв и насильников, и терапевтическая практика остается встроенной в эти стереотипы. Мы предполагаем, что подход, основанный на теории привязанности, как при описании паттернов, так и терапевтических подходов, могут преодолеть разрыв между академическими знаниями и практикой. С описанием четырех насильственных паттернов авторы предоставили новую клиническую информацию, которая может помочь заполнить этот пробел. Предоставляя теоретические основы того, как насилие может происходить в рамках паттерна, мы надеемся предоставить терапевтам четкую дорожную карту, которая может помочь им получить лучшее понимание, часто подавляющей драмы ИН. Эта дорожная карта появилась после нескольких лет клинической работы с СН. Оба автора являются специалистами в Эмоционально-фокусированной терапии пар (ЭФТ).

Первый автор работает в специализированном центре для пар, которые испытывают ИН, уже более десяти лет и ведёт сотни пар с насилием, которые хотели бы восстановить безопасность в своих отношениях.

Второй автор супервизор и тренер ЭФТ, который специализируется на ЭФТ и СН более, чем 10 лет. Оба автора работали вместе и изучали клиническую работу (в том числе видеозаписи сеансов), чтобы лучше понять СН.

Привязанность и СН

Несмотря на то, что были проведены существенные исследования в области ИН, очень мало исследовались процессы, ведущие к ИН (Bookwala, 2002). В последнее время исследователи начали фокусироваться на основных механизмах насилия в отношениях. Вдохновленные работами Боулби (1969, 1973, 1984) и теорией привязанности у взрослых в отношениях (Shaver & Mikulincer, 2007), многочисленные исследования продемонстрировали, что ИН связано с небезопасной привязанностью (Allison, Bartholomew, Mayseless, & Dutton, 2008; Babcock, Jacobson, Gottman, & Yerington, 2000; Bond & Bond, 2004; Bookwala, 2002; Doumas, Pearson, Elgin, & McKinley, 2008; Dutton, Saunders, Starzomski, & Bartholomew, 1994; Pearson, 2006; Roberts & Noller, 1998). Примечательно, однако, что в случае ИН это не просто вопрос понимания механизмов индивидуального стиля привязанности, а также, что важно, динамики позиций привязанности в самой связи. Особенно важно для эскалированных пар и ИН то, что пары уравновешивают друг друга эмоционально (Shaver & Mikulincer, 2007), поэтому безопасная связь пары помогает успокоить друг друга и деэскалировать напряжение. Это не происходит в небезопасной связи, где эмоции, связанны с паттернами эскалации. Гнев является естественной эмоцией при ощущении потери связи, которая может быть понятна с разных позиций в цикле взаимодействия пары (Allison et al., 2008; Babcock et al., 2000).

Росс и Спиннер (2001) обнаружили, что большая часть исследований привязанности в отношениях основаны на предположении, что у взрослых один доминирующий стиль привязанности в их отношениях, а именно их «диспозиционная привязанность». Это относится к конкретному стилю привязанности (безопасная против небезопасной) развитому в отношениях с родительскими фигурами (Ainsworth, 1989; Bowlby,1969; Shaver & Mikulincer, 2006; Sprecher & Fehr, 2010). Это предположение также лежит в основе того, что ИН возникает, главным образом, в случае «неправильного сопряжения» пары, в соответствии с которым партнёры комплементарного стиля привязанности к диспозиционной привязанности подвергаются большему риску ИН (Bond & Bond, 2004; Collins, Cooper, Albino, & Allard, 2002; Doumas et al., 2008; Schneider & Brimhall, 2014). Например, пара, состоящая из партнёра с тревожным стилем привязанности и партнёра с избегающим стилем, будет быстрее зависеть от негативных моделей взаимодействия «преследования» и ухода. В то время как доминирующий стиль привязанности, который обычно происходит из детства, имеет важное значение, в случае ситуационного ИН, следует также учитывать «стиль привязанности в этих отношениях» (Sprecher & Fehr, 2010). В этом контексте мы рассматриваем привязанность у взрослых как результат привязанности к позиции, так и влияния специфических для отношений характеристик. Мы отмечаем, что не все нарастающие конфликты могут быть объяснены детской, диспозиционной привязанностью. Например, есть такие партнёры, которые имеют диспозицию избегающего стиля привязанности, но которые в определенных любовных отношениях занимают «преследующую» позицию. По этой причине, в нашей клинической работе с СН, мы спрашиваем себя: «Каковы позиции привязанности приняты каждым из партнёров именно в этих отношениях?», а не «Каков их доминирующий стиль привязанности?». Схема привязанности в данной романтических отношениях – это, всегда, результат привязанности (детство), прошлой романтической привязанности и актуального взаимодействия и опыта с настоящим партнёром. Сложности детства следует понимать как «сырые пятна» (Johnson, 2008), которые могут вызывать реактивность в реальных романтических отношениях. Фокус на ситуационной привязанности даёт больше пространства для того, чтобы подступиться к ИН, как к процессу межличностного влияния, а не личного прошлого.

Опираясь на идеи ЭФТ(Johnson, 2004), на последние академические исследования и исследования в области ИН, мы утверждаем, что ИН возникает из тупиков в отношениях, порожденных негативными, самоподтверждающимися паттернами взаимодействия. Предоставляя более глубокое понимание динамики отношений, лежащей в основе СН, мы стремимся предложить семейным терапевтам дополнительные ресурсы для поддержки пар, находящихся на их попечении. По нашему опыту, чем лучше мы понимаем негативное насильственное взаимодействие, тем лучше мы можем понять основную динамику отношений и тем больше мы можем помочь нашим клиентам перейти в более безопасные воды. В своём систематическом обзоре факторов риска для ИН Capaldi, Knoble, Shortt, и Kim (2012) пришли к выводу, что «мы знаем удивительно мало о ситуациях ИН, в том числе о том, как конфликты приводят к ИН» (стр. 28). Как указывалось ранее, предлагаемые четыре паттерна насилия следует рассматривать как теоретическую классификацию, которая создана, чтобы помочь понять, как насилие может происходить в негативных циклах взаимодействия. Мы хотим сказать, что эта классификация является динамической. На практике мы рассматриваем четыре паттерна как динамическое процесс, в котором одна и та же пара может перемещаться между различными паттернами на разных этапах своих отношений, во время связанных с ним конфликтов и во время терапевтического процесса.

Четыре паттерна насилия

• Насильственное преследование /отстранение

«Если он постоянно полностью игнорирует меня, у меня возникает ощущение, что я всё меньше и меньше нужна ему. В конце концов, я сделаю всё, чтобы заставить его слушать»

ЭФТ различает три негативных паттерна взаимодействия:

преследование / избегание;

преследование / преследование;

и избегание / избегание.

Наиболее распространен и наиболее известен цикл взаимодействия преследование/отстранение. Джонсон (2004) описывает, как в то время, когда избегающий дистанцирует себя, преследователь будет демонстрировать интенсивное поведение привязанности из-за страха потерять своего партнёра. Это выражается как тревожные цепляния, преследования и агрессивные попытки получить реакцию от другого партнёра. Модель насилия, которую мы хотим описать здесь, может рассматриваться как ответвление этого негативного цикла взаимодействия, в котором преследователь становится агрессивным, чтобы заставить вовлечься другого партнёра. В своём исследовании о роли привязанности, динамике отношений и применении насилия Allison et al.(2008) отметили, что насильственные действия служат двум различным стратегиям привязанности, которые они обозначили как (а) стратегию преследования и (б) стратегию дистанцирования. Oни заметили, что «партнёры часто использовали насилие в стремлении поддерживать желаемый уровень близости с партнёром» (стр. 139). В этой схеме насилие может быть интерпретировано как поведение привязанности и поиск близости (Allison et al., 2008; Бартоломью, Квонг и Харт, 2001; Doumas et al., 2008; Schneider & Brimhall, 2014). Таким образом, это агрессия, основанная на страхе быть оставленным. Насилие может сопровождаться злоупотреблением властью, для предотвращения разрыва отношений. Механизм привязанности преследующего партнёра становится гиперактивированным, и это выражается в насильственном поведении и агрессивных вспышках ярости. Боулби (1984) ранее описал, что ярость в интимных отношениях может интерпретироваться как попытка восстановить контакт с недоступным объектом привязанности.

В этом примере, во время первого разговора с Фрэнком и Марианн, стало ясно, что они застряли в негативном цикле взаимодействия преследования и отстранения. Фрэнк описывает, как его жене трудно работать и она остаётся с ним только по финансовым соображениям. «Кроме того, она слишком много пьёт», – говорит он, в то время как его жена смотрит вдаль. Она кажется ошеломленной. Фрэнк описывает, как он чувствует себя «преданным и брошенным», «как будто вся любовь и близость между нами истощаются». Марианн говорит, что она чувствует себя всё более «жесткой и холодной».

«С ним невозможно говорить, когда он в одном из этих своих настроений. Единственное, что помогает – спрятаться за моим щитом и подождать, пока он не остановится». Фрэнк, в свою очередь, говорит о своей беспомощности, которую он испытывает, когда она отстраняется таким образом. Он описывает, что он иногда переполняется стремлением встряхнуть её, пока она не поговорит с ним. Когда мы спросили, имеет ли этот цикл также физическое насилие, Франк признал, что он может становится до опасности сердитым, когда она игнорирует его. Особенно, если она уходит в свою учебу и закрывает дверь, то он может «потерять контроль».

Здесь насилие можно интерпретировать как выражение защиты от первичной паники (Panksepp, 1998), которая возникает во время потери связи в отношениях привязанности. Чем больше боль, связанная с любовными отношениями, эмоциональной вовлеченностью и безопасностью в жизни человека, тем больше вероятность того, что он или она будут переполнены этими первичными эмоциями, и тем больше он или она будут вызывать эти реактивные механизмы преодоления стресса (Харгрейв, 2011 г.). Это то место, в котором взаимодействуют диспозиционная привязанность и ситуационная привязанность. Партнёр, который прибегает к насилию в этой модели взаимодействия, проявляет очень сильные эмоциональные реакции, когда он или она чувствует, что он или она не видимы, не в безопасности или не любимы. Нарушениt привязанности и любви в отношениях приводит лимбическую систему в своего рода состояние тревоги. Эмоциональная система становится гиперактивной, чтобы уменьшить основной страх отвержения. В отношениях это приводит к цепляющемуся поведению, ярости и агрессии направленной на восстановление связи.

В этой схеме насилия другой партнёр принимает позицию тревожного избегания. Он оценивает цепляющееся поведение своего партнёра как разрушительное и поэтому дистанцируется. Этот партнёр также испытывает «первичную панику», но реагирует на это отстранением, чтобы защитить себя. Его эмоциональная система будет стремиться к отключению и «очевидной» гипоактивности или деактивации. Если этот паттерн приводит к насилию, к эмоциональной незащищенности, которая и так уже переживается, добавляется ещё и физическая незащищенность. Насилие тревожного партнёра приводит к тому, что избегающий партнёр отдаляется ещё дальше. Отстранение будет ещё больше увеличивать небезопасность. Отстранение можно понимать как реакцию на повышение незащищенности в отношениях и избегающий партнёр будет подавлять свои потребности в привязанности и прекращать попытки любых дальнейших действий по поиску близости. Это поведение имеет две функции: с одной стороны, отстраняющийся партнёр пытается найти место для регулирования своих эмоций, а с другой стороны, он пытается предотвратить дальнейшую эскалацию в отношениях.

Случаи насилия между Марианн и Франком заставляют её стать более отстранённой. Она чувствует себя всё менее любимой им, и ей трудно понять, почему он ищет объятий и поддержки после того, как так разозлился.

«Сначала он стоит там, кипя, как горячая кастрюля, а потом он ждёт, чтобы я обняла его без перчаток. Он уже сжёг меня не один раз. Я предпочитаю держаться на расстоянии»

• Насильственное отстранение / преследование

«Упреки продолжаются. Он никогда не останавливается. Мне кажется, что я не могу дышать. Единственный выход – выйти»

Эта картина насилия также имеет свое начало в цикле негативного взаимодействия цепляния и избегания. Тот же цикл, что был описан и выше, присутствует здесь, только агрессивная вспышка исходит из другого положения в цикле. Теперь насилие служит стратегией привязанности для поддержания дистанции (Allison et al., 2008). До важных работ Allison et al. (2008), стратегия привязанности стремления к отстранению не была определена в литературе о насилии. Так, теперь насильственные действия также можно рассматривать как стратегию дистанцирования. Это включает в себя поведение, предназначенное для снижения эмоциональной и/или физической близости к партнёру. В этом паттерне насилие возникает, когда избегающий партнёр становится реактивно агрессивным, потому что он/она чувствует, что его/её отстранение обеспечивает недостаточную эмоциональную безопасность.

Прежде всего, избегающие партнёры слышат и чувствуют подтверждение того, что они больше не достойны любви в глазах своего партнёра, что они терпят неудачу. Эта негативная модель взаимодействия может превратиться в паттерн насилия, если отстраняющийся партнёр поймёт, что его механизм привязанности – избегание – больше не обеспечивает достаточной защиты. Отстраняющиеся партнёры в этой ситуации становятся перегружены внутри, не могут думать, и чувствуют, что у них нет собственного места. Например, Стейси объясняет, как она расстроена тем, что её муж говорит с ней так немного. Она пытается заставить его быть более отзывчивым, сказав ему, что он должен относиться к ней по-другому. Он всё больше отступает от её гнева и упреков. К её большому сожалению, попытки Стейси не приводят к улучшению контакта. Она иногда парализована страхом, что у него может быть кто-то другой. Мы изучаем вместе с парой, как этот негативный цикл взаимодействия может привести к насилию. Он описывает, как он полностью немеет, когда она обвиняет его в неверности. Он просто хочет уйти, выйти на улицу. Однако Стейси редко позволяет ему это делать. Для Стейси, Уилл, уходящий и ничего не говорящий, является подтверждением того, что он больше не хочет быть с ней. Она становится настолько ошеломленной гневом и страхом потерять его, что она продолжает преследдовать и упрекать его. Уилл описывает, как он тогда чувствует себя в ловушке и полностью загнан в угол. Упреки приносят ему удушающее чувство, что он несёт ответственность за всё, что идёт не так. Как бы он ни говорил ей остановиться и как сильно он ни пытается уйти, у него такое ощущение, что ничего не помогает. Когда Уилл чувствует, что всё личное пространство исчезло, свет погас, у него остаётся только один выход: атака. И он нападает на неё.

Значимость привязанности в этой модели насилия имеет характер отстранения дистанцирования (Allison et al., 2008; Schneider & Brimhall, 2014). Функция насилия здесь прекратить непрерывный контакт с цепляющимся партнёром. Партнёр, применяющий насилие, надеется создать необходимое расстояние, чтобы регулировать и уменьшать свои страхи привязанности. Когда эти попытки терпят неудачу, защитная стена почти, кажется, рушится. Затем избегающий партнёр прибегает к агрессии, чтобы быть в состоянии продолжать быть в отношениях. Цепляющийся партнёр воспринимает отстраняющегося партнёра, внезапно проявившего реактивное насилие, как очень небезопасного. В своём стремлении к контакту, они, как правило, совершенно неожиданно, сталкиваются с агрессивным отпором. Это часто является травматическим опытом для преследующего партнёра, который утверждается в своём ощущении дистанции в отношениях. Травма вовлекает преследующего партнёра в отчаянное положение, которое способствует дальнейшему повышению их потребности в комфорте и связи (Johnson, 2002). Возможно, что цепляющийся партнёр будет искать ещё большую близость. Более того, из-за их повышенного чувства незащищенности преследующий партнёр становится всё более подавленным беспомощностью и тревогой перед расставанием, что делает вероятной возможность того, что он будет использовать агрессию, чтобы «пройти через своего партнёра». Затем эта картина насилия превращается в паттерн симметричной эскалации насилия, где один партнёр пытается достучаться до другого (преследующее поведение), а другой партнёр реагирует агрессивно-защитно (отстраняющееся поведение) на насилие другого партнёра.

• Насильственное преследование / насильственное преследование

«Я даже не могу вспомнить, о чём идет речь, но я вдруг замечаю, что мы дерёмся».

Третья картина насилия связана с симметричной эскалацией насилия в семье, которая возникает из негативного цикла взаимодействия «атака – атака» (Johnson, 2004). Allison et al. (2008) отметили в своём исследовании, в котором участвовали 23 пары с насилием, что некоторые из них попадают в реляционную динамику, где оба партнёра использовали насилие. В этих случаях «насилие возникало, когда оба партнёра чувствовали себя полностью фрустрированными в своих потребностях. Каждый из них, вероятно, использовал насилие в попытке привлечь другого» (стр. 141).

Нейт и Лора описывают себя, как два упрямых человека, за каждым из которых последнее слово. Интенсивные споры, которые были очень захватывающими для них в начале отношений, сейчас совсем вышли из-под контроля. Они часто не могут вспомнить, о чём спорят. Они потрясены непрерывным потоком упрёков, тем, как они всё больше и больше огорчают друг друга, и эмоциональной дистанцией, которая увеличивается с каждым обменом репликами. В последнее время интенсивность их споров увеличилась, что привело к хлопанью дверями, случайным толчкам и даже ударами.

Если мы рассмотрим эту картину отрицательного взаимодействия более подробно, мы увидим, что любовь и связанная с привязанностью тревога устанавливает тревожные звоночки в лимбических системах обоих партнёров. Они становятся эмоционально переполнены и реагируют на это гиперактивацией. С точки зрения привязанности взаимные упреки и нападения могут быть истолкованы как функциональная и естественная реакция на потерю безопасности (Bowlby, 1984). Эмоции партнёров заводят их в реактивные действия-реакции. Каждая реакция одного из партнёров является новым источником боли для другого. И тот, и другой реагируют с увеличением интенсивности и подогреваются неосознаваемыми страхами привязанности друг к другу. Нарастание упреков и негативного взаимодействия настолько велики, что у них почти нет времени, чтобы отрегулировать свои эмоции. Это взаимодействие перерастает в тяжёлый уровень агрессии.

В контексте привязанности насильственное поведение можно понимать как протест против потери любви и безопасности, с одной стороны, а также как защиту от физической и эмоциональной напряженности другого партнёра – с другой. Оба партнёра считают другого ответственным за потерю безопасной связи в своих отношениях, и, защищая себя, они надеются заставить своего партнёра понять, насколько глубоко они обижены. Однако другой партнёр интерпретирует эти сигналы как угрожающие и агрессивные и отвечает аналогичным упрёком. Таким образом, упреки и даже агрессия может быть истолкованы как жалоба, протест и защита от незащищенности и/или недоступности другого.

Поразительно, что пары, которые попадают в этот цикл борьбы, часто описывают его не как взаимное насилие. Обычно они говорят о «мы перешли черту» или «он ударил меня после того, как я его ударила». Для многих из этих пар насилие является сигналом о том, что их конфликт выходит из-под контроля, они подводят черту и подтверждают это друг другу. Похоже, они понимают, что они становятся слишком опасными и обычно регулируют друг друга, чтобы успокоить процесс. Как было описано выше, эта картина насилия также может быть дополнением предыдущих двух паттерном.

Несмотря на то, что эта форма взаимного насилия подрывает безопасность отношений, безопасность, в действительности, тогда под угрозой, когда один из партнёров оценивает это насилие как травматическое. Например, в гетеросексуальных отношениях физическое неравенство между мужчиной и женщиной может привести к внезапному изменению того, как насилие переживается. Разница в физической силе физически более слабого партнёра (обычно женщина) может внезапно заставить его чувствовать себя особенно уязвимым, и тогда ссора становится вопросом жизни или смерти. Это может быть осмыслено как травма привязанности (Johnson, Makinen, Millikin, 2001), которая приводит к изменению динамики в отношениях. Когда один из партнёров перестает испытывать насилие как двунаправленное, а испытывает насилие, как неравномерное и травматичное, пара рискует впасть в паттерн насилия с циклом жесткого преследования – тревожного отстранения. В ответ на возросшую небезопасность один из партнёров отстранится. Это изменение позиции привязанности часто трудно понять другому партнёру, и заставляет их опасаться, что отношения ускользают от них.

Например, Лора описывает, как она начала закрываться от Нейта, после того как он, будучи в пьяном состоянии, так сильно толкнул её, что она упала и серьёзно пострадала. Когда она сказала ему, что она испугалась, он не принял это всерьёз. Она описывает, как в тот момент что-то в ней сломалось. С того момента она решила быть более осторожной в своём контакте с ним и избегать конфликтов. Нейт напуган её отстранением и он всё чаще начал думать, что у неё есть отношения с кем-то другим. Чем более гневным и разочарованным он становился, когда разговаривал с ней об этом, тем страшнее ей становилось.

• Насильственное отстранение/отстранение

«Я не понимаю, что чувствую. Я просто знаю, что я агрессивен»

Последний паттерн насилия основан на схеме отстраняющегося взаимодействия (Johnson, 2004). В этих отношениях оба партнёра справляются со страхами привязанности, путем отстранения и подавления своих эмоций. Этот цикл взаимодействия характеризуется взаимной тревожно избегающей привязанностью. Эти пары застряли в парадоксе, в котором, с одной стороны, они стремятся к эмоциональному контакту, а с другой – они боятся брать на себя эмоциональные обязательства. Это часто партнёры, которые узнали из негативного детского опыта и/или изнурительных отношений во взрослом возрасте, что лучше больше закрываться от своего партнёра. Когда они сталкиваются с любовью и нарушениями привязанности, оба партнёра справляются с помощью стратегии выживания, в которой они подавляют свои эмоции и потребности в привязанности. При этом, они пытаются защитить себя от дальнейшего отвержения и надеются сохранить связь таким образом.

Хотя партнёры с избегающим стилем гораздо меньше осознают свои эмоции, скрывают и охраняют их (Johnson, 2002), им не избежать эмоциональной боли (Gross & Levenson, 1993). Насилие в этой схеме возникает, когда один из механизмов самозащиты партнёра перестает обеспечивать необходимую защиту. Триггерное событие в этом случае, приводит к тому, что их переполняют первичные эмоции и страхи, и они реагируют на это агрессией и внезапной гиперактивацией. Значимость привязанности в этой картине насилия зависит от внезапного потока переполняющих эмоций. Если партнёр, который становится агрессивным, переполнен тревогой потери партнёра, внезапная необходимость в близости ведёт к насилию, которое имеет функцию поиска близости (Allison et al., 2008; Bartholomew et al., 2001; Doumas et al., 2008; Schneider & Brimhall, 2014). Если он или она боятся быть эмоционально переполненными в интимной близости, то насилие носит значение поиска безопасного расстояния (Allison et al., 2008; Schneider & Brimhall, 2014). На практике мы видим, что внешние факторы стресса или использование таких веществ, как алкоголь и наркотики, могут быть основным триггером и фактором снижения порога к насилию.

Характерно, что значимость привязанности в такой эскалации, как правило, теряется. Поскольку агрессия приводит к новому страху и небезопасности, эти пары быстро подавляют свои эмоции после вспышки. Они восстанавливают своё привычное расстояние – которое восстанавливает их безопасность.

На практике мы видим два возможных источника этой избегающей картины насилия. Первая заключается в том, что насилие возникает из одной из ранее описанных моделей насилия. Как отмечает Джонсон (2005, 2008), цикл взаимодействия отстранение – отстранение часто возникает после периодов преследования и избегания, и эта картина насильственного отстранения – отстранения также возникает из-за других форм насилия. Например, если преследующему партнёру не удаётся найти контакт с избегающим партнёром, несмотря на многие интенсивные (агрессивные) попытки, растёт риск того, что партнёр наконец, перегорит. Его или её поведение переходит от преследования к избеганию. Трагедия заключается в том, что оба партнёра приходят к выводу, что проблема лежит на нём. Избегание может быть истолковано как естественная реакция скрыться друг от друга, потому что они больше не чувствуют себя и не считают себя достойными любви (Джонсон, 2008).

Например, Тим, генеральный директор международной транспортной компании, встретил свою жену Сару за границей. Они так сильно верили в свою любовь, что мигрировали в Бельгию. Через несколько недель чувство влюбленности сменилось трудностями. Сара чувствует себя одинокой и бессильной в своём новом доме. Она не знает языка и обычаев, и чувствует себя отрезанной от своей семьи. Когда она попыталась донести это Тиму, он реагировал довольно холодно, игнорируя её боль. Он чувствует критику с её стороны и чувствует, что он потерпел неудачу в качестве партнёра. Чем более запутанными они становятся в паттерне преследование – избегание, тем больше становится изоляция Сары и одиночество. Временами Сара становится настолько поглощена бессилием и страхом, что Тим уйдёт, что она предпринимает всё более сильные нападки на него, в том числе и физическую агрессию. А Тим всё больше уходит в свою работу.

Когда мы встретились через пару лет после их серьезной эскалации насилия, было видно, что между ними уже практически нет взаимодействия и связи. Они почти не разговаривали друг с другом последние 2 года. Они сообщают, что насилия стало гораздо меньше, чем раньше, но недавно произошла ещё одна вспышка, в которой Тим внезапно начал жёстко трясти Сару, вернувшись домой после долгой и утомительной командировки.

Вторая возможная форма этой избегающей картины насилия развивается у людей, которые вступают во взрослую жизнь с сильным стилем избегания привязанности из-за травмы привязанности в детстве. В начале своей жизни они узнали, что связь опасна и что они недостаточно хороши для любви, чтобы раскрыть свои потребности и эмоции значимому другому. Эти люди выражают свои эмоции больше через тело, через враждебность и избегание, навязчиво занимая себя делами, требующими каких-либо инструментов (Dozier & Kobak, 1992; Johnson, 2002; Mikulincer, Florian, & Weller, 1993).

Несмотря на то, что они вкладывают много энергии, чтобы не чувствовать своей боли, они могут внезапно переполняться страхом отвержения или страхом не оправдать ожиданий своего партнёра. Особенно при внезапной эмоциональной близости или при слишком большом расстоянии, возможно, что их подавленные эмоции, тревога разлуки, их отделенные потребности привязанности снова вспыхивают и выражаются в форме ярости и агрессии.

Например, Эмили и Том – два молодых родителя, которые познакомились во время пребывания в психиатрическая больница. У них двое детей. Когда они рискуют быть вынужденными покинуть дом после серьезного ИН, они обращаются за помощью. Том говорит, что у них нет особых проблем. Они любят друг друга, проводят много времени вместе и никогда не спорят. Становиться трудно только, когда они оба пьют вместе. Именно тогда они более расслаблены и могут легче обсуждать различные вещи. Однако разговоры часто внезапно превращаются в спор. Эмили объясняет, что Том становится очень ревнивым, когда он пьет слишком много, и чем больше она, отстраняется и молчит, тем больше он воспринимает это как подтверждение своего страха быть оставленным, и становится злее. Такие вечера могут закончиться яростной дракой. На следующее утро, пара убеждена, что их споры объясняются избытком алкоголя. Сильная вспышка является ещё одним подтверждением для каждого из них того, что близость опасна. Они снова укутываются в тишину.

Терапия

ЭФТ применило теорию привязанности к сфере терапии пар, объявив новую эпоху в её практике с большим акцентом на эмоциях и привязанности (Johnson, 2007). С тех пор ЭФТ использовалась и в других сферах (например, при депрессия, онкологии, работе с тяжелой утратой, травмой), при этом её эффективность подтверждалась в многочисленных исследованиях по нейробиологии (Wiebe & Johnson, 2016). Если ранее насилие в паре было противопоказанием для ЭФТ, недавно она была предложена в качестве терапевтического подхода у пар, страдающих от СН (Johnson & Brubacher, 2016; Schneider & Brimhall, 2014). Эта эволюция произошла, благодаря важным работам Стейта и коллег (2012), которые повторно представили парную терапию как возможное лечение насилия в паре. Стейт и её коллеги (2012) представили обзор того, как систематические вмешательства в терапии пар с насилием, основанные на разных терапевтических подходах, привели к положительным результатам. Кроме того, О'Лири и Коэн (2007) описали доказательства в поддержку парных подходов в работе с СН. Наше довод о том, что СН можно понимать как часть цикла взаимодействия, основанного на эмоциях и потребностях привязанности лишь укрепляет уместность ЭФТ в этих случаях. В этом контексте, как ранее заявляли Шнайдер и Бримхолл (2014), ЭФТ проявляет себя подходящей терапевтической стратегией для некоторых форм СН. ЭФТ как доказательно подтвержденная терапия эффективна при разрешении конфликтов в отношениях (Джонсон и Брубахер, 2016). Терапевтическая модель, лежащая в основе ЭФТ, опирается на теорию привязанности, а также на системные и гуманистические принципы и направлена на укрепление надежных связей привязанности между партнёрами, позволяя им получать доступ и изменять неэффективные эмоциональные стратегии (Johnson, 2004). Несмотря на то, что есть научная литература, которая подтверждает, что ЭФТ можно использовать в случаях СН, необходимы дальнейшие исследования, чтобы уточнить эффективность ЭФТ с такими парами. Мы утверждаем, что ЭФТ – подходящая терапия для работы с СН, но необходимо принимать во внимание меры безопасности. Как говорилось ранее, оценка того, относится ли насилие к СН или ИТ, является чрезвычайно важным и продолжительным процессом. Кроме того, возможность создания безопасности на сессиях является важным показателем для терапевта, чтобы решить, сможет ли он или она продолжить парную терапию с парой, в которой происходит насилие. Эта безопасность позволяет терапевту задавать вопросы о насилие, а паре позволяет сообщать о происходящих рецидивах. Таким образом, как ни парадоксально, сообщение пары о насилии в их отношениях, в основном, является признаком безопасности.

Четыре описанных нами выше модели помогают парному терапевту установить в какой позиции происходит насилие в рамках цикла взаимодействия. Рассмотрение привязанности, характерной для конкретных отношений, в отличие от фокусирования исключительно на профиле привязанности отдельного партнёра, позволяет сделать больший акцент на взаимном влиянии, происходящем в паре, тем самым обеспечить больше пространства для интервенций не только терапевта, но и самих партнёров. Более того, хотя это не является основной целью этой статьи, мы надеемся, что понимание СН (Johnson, 1995, 2005, 2008) в контексте циклов взаимодействия связанного с привязанностью, даст более тонкий взгляд на насилие. Вместо того, чтобы обвинять «жертву» или «насильника», мы утверждаем, что оба партнёра несут ответственность за свои собственные шаги в насильственном цикле. Это дополняет ЭФТ подход в его стремлении помочь партнёрам «овладеть» своими эмоциональными и поведенческими шагами в цикле.

Работа с насилием в парах – это работа с сильными и подавляющими эмоциями. Основные негативные модели взаимодействия могут заполнить кабинет терапевта хаосом и создать проблемы даже для самого опытного терапевта. Насилие лишь иногда – причина обращения на терапию, но чаще оно остается скрытым для терапевта. Исследование О'Лири, Вивиан и Мэлоун (Vivian, Malone, 1992) показывают, что примерно 67% пар, которые обращаются за терапией (не для ИН), имеет дело с каким-то насилием в их отношениях.

Из-за высокой распространенности насилия в парах, среди пар, приходящих на терапию, мы считаем, что четыре модели, описанные в этой статье, имеют важные терапевтические последствия.

Во-первых, они предоставляют ЭФТ-терапевтам дорожную карту того, как может происходить насилие в пределах негативного цикла взаимодействия. Это может помочь терапевтам понять сильные и переполняющие взаимодействия у пар с насилием, с которыми они встречаются в своём кабинете с точки зрения привязанности. Паттерны дают представление о том, как насильственные действия связаны с сильными первичными эмоциями и основными потребностями привязанности. Когда терапевт получит доступ к этим первичным эмоциям и потребностям обоих партнёров, ему удастся принять действия своих клиентов (насильственные) как часть человеческого поведение. Это открывает двери для более близкого сотрудничества терапевта с парой для того, чтобы сделать отношения в паре безопасными (эмоционально и физически), помогая обоим партнёрам нести ответственность за свои собственные действия в их негативном насильственном взаимодействии, помогая сохранить любовную связь между ними.

Во-вторых, понимание насилия в контексте двухсторонней динамики отношений помогает терапевту в процессе деэскалации. В ЭФТ этот этап деэскалации достигается, когда оба партнёра узнают свой автоматический паттерн самозащиты и понимают, как они удерживают друг друга в самоусиливающемся цикле. ЭФТ терапевт будет направлять пары к этой стадии деэскалации, помогая обоим партнёрам осознать, как невыраженные страхи и потребности привязанности заставляют одного из партнёров вести себя таким образом, чтобы вызвать страхи и реактивное поведение другого партнёра. Четыре описанных паттерна помогают терапевту увидеть, как даже насильственное поведение связано с этими первичными эмоциям, и как оно может иметь разный смысл привязанности. Это помогает терапевту изучить вместе с парой, как их насилие является частью более широкого взаимодействия.

Как правило, и в отличие от работы с менее эскалированными парами, такая фаза деэскалации (у пар с насилием) требует более пристального внимания со стороны терапевта. Например, это требует специальных вмешательств, направленных на управление сеансом и работу с эмоциональной корегуляцией и более активной позицией со стороны терапевта. Замедление эскалации цикла позволяет использовать пространство и время для изучения и осознания эмоций и потребностей привязанности, лежащих в основе процесса, приводящего к насилию. По нашему опыту, это помогает партнёрам брать на себя ответственность, больший контроль над собственными эмоциями, собственным поведением и собственным влиянием в отношениях между сессиями, а это, в свою очередь, снижает риск насилия. Конкретные аспекты деэскалации, дополнительные вмешательства, которые могут применяться на сессиях, и то как обычные шаги ЭФТ можно трансформировать для работы с этим паттернами насилия – всё это заслуживает обсуждения в будущей статье.

Дискуссия

В конечном итоге, ряд ограничений приводит к дискуссии. Четыре типа насилия описанные здесь, не были ранее описаны в академической практике. Более того, любая классификация – упрощение, которое часто не подтверждается реальностью. Тем не менее, такая классификация может навести порядок в том хаосе, который окружает тему отношений в парах подверженных ИН.

Мы рассматривали небезопасную привязанность, тогда как исследования и опыт показывают, что ИН также встречается в парах с надёжной привязанностью (Babcock et al., 2000; Buck, Leenaars, Emmelkamp, & Van Marle, 2012). Мы считаем, что ИН у пар с надежной привязанностью – как пятая форма ИН, которую мы называем «очень ситуационным ИН». Этот тип ИН представляет собой особый случай, выходящий за рамки настоящей статьи. Мы описываем различные формы взаимодействия и, таким образом, в основном, обсуждаем межличностные факторы. Тем не менее, внутриличностные факторы и процессы, такие как влияние травмы, наркомания и ПТСР, также заслуживают внимания в контексте СН (Bograd & Mederos, 1999). Теория привязанности также является теорией эмоционального регулирования; таким образом, все элементы, которые нарушают это регулирование эмоций, важны для эскалации пар. Важно заметить, что пары с СН, в основном, страдают от большего количества проблем, чем только агрессия в отношениях. Мы хотим показать, что эти проблемы, такие как наркомания и травма, также должны решаться в рамках негативного цикла взаимодействия, чтобы помочь парам в снижении реактивности. Диагностика непрерывный процесс, и если эти факторы не упоминаются на приёме, они всё равно влияют на терапевтический процесс. Иногда необходимо прерывание терапии по соображениям безопасности и для обсуждения этого с парой, партнёром, и определения того, как продолжать терапию, когда проблема будет решена. Тем не менее, это показывает, что именно работа по снижению реактивности позволяет партнёрам рассматривать такие проблемы, как наркомания или психопатология, достаточно безопасным способом.

В случае травмы, например, партнёры быстрее перемещаются из одного паттерна к другому, иногда хаотично. Насилие в связи с травмой одного или обоих партнёров заслуживает отдельного обсуждения.

В заключение мы утверждаем, что агрессивное поведение в контексте насилия в семье следует интерпретировать как естественную реакцию, связанную с нарушением привязанности и любви. Только если оба партнёра почувствуют, что терапевт в достаточной степени их поддерживает, они смогут предпринять шаги, чтобы взять на себя ответственность за свой вклад в эпизоды ИН. Мы твердо убеждены в том, что обсуждать и рассматривать ИН в паре, стоит, поместив эту пару в контекст разных версий танца привязанности.

Notes on contributors

Jef Slootmaeckers is a social worker, MFT, and certified EFT-therapist (ICEEFT). He is a trainer and supervisor at VSPW Balans, VZW Rapunzel, and works at CAW East-Flanders – Belgium, where he gives couple therapy to violent couples. jef_slootmaeckers@yahoo.com Lieven Migerode is a clinical psychologist, MFT, supervisor and trainer. He is an EFT supervisor and trainer (ICEEFT). He works as a MFT and a trainer at Context, University Psychiatric Centre of the University of Leuven and as a MFT therapist within the MindBodyUnit of the University Psychiatric Centre of Leuven – Belgium. L lieven.migerode@gmail.com and www.lievenmigerode.com.

References

Ainsworth, M. D. S. (1989). Attachments beyond infancy. American Psychologist, 44, 709–716. doi:10.1037/0003-066X.44.4.709

Allison, C. J., Bartholomew, K., Mayseless, O., & Dutton, D. G. (2008). Love as a battlefield. Attachment and relationship dynamics in couples identified for male partner violence. Journal of Family Issues, 29(1), 125–150. doi:10.1177/0192513X07306980

Anderson, K. L. (2004). Perpetrator or victim? Relationships between intimate partner violence and well-being. Journal of Marriage and Family, 64, 851–863. doi:10.1111/j.1741-3737.2002.00851.x

Babcock, J. C., Jacobson, N. S., Gottman, J. M., & Yerington, T. P. (2000). Attachment, emotional regulation and the function of marital violence: Differences between secure, preoccupied, and dismissing violent and non-violent husbands. Journal of Family Violence, 15(4), 391–409. doi:10.1023/A:1007558330501

Bartholomew, K., Kwong, M., & Hart, S. (2001). Attachment. In J. Livesley (Ed.), The handbook of personality disorders (pp. 196–230). New York, NY: Guilford.

Bograd, M., & Mederos, F. (1999). Battering and couples therapy: Universal screening and selection of treatment modality. Journal of Marital and Family Therapy, 25(3), 291–312. doi:10.1111/j.1752-0606.1999.tb00249.x

Bond, S. B., & Bond, M. (2004). Attachment styles and violence within couples. Journal of Nervous& Mental Disease, 192, 857–863. doi:10.1097/01.nmd.0000146879.33957.ec

Bookwala, J., Frieze, I. H., Smith, C., & Ryan, K. (1992). Predictors of dating violence: A multivariate analysis. Violence and Victims, 7, 297–310.

Bookwala, J. (2002). The role of own and perceived partner attachment in relationship aggression. Journal of Interpersonal Violence, 17, 84–100. doi:10.1177/0886260502017001006

Bowlby, J. (1969). Attachment and loss, Vol. 1: Attachment. New York: Basic Books.

Bowlby, J. (1984). Violence in the family as a disorder of the attachment and care-giving systems.

American Journal of Psychoanalysis, 44, 9–27. doi:10.1007/BF01255416

Brown, P., & O’Leary, K. D. (1997). Wife abuse in intact couples: A review of couple’s treatment programs. In G. Kaufman-Kantor (Ed.), Out of the darkness: Contemporary perspectives on family violence (pp. 194–207). Thousand Oaks, CA: Sage.

Capaldi, D. M., Knoble, N. B., Shortt, J. W., & Kim, H. K. (2012). A systematic review of risk factors for intimate partner violence. Partner Abuse, 3(2), 231–280. doi:10.1891/1946-6560.3.2.231

Collins, N. L., Cooper, M. L., Albino, A., & Allard, L. (2002). Psychosocial vulnerability from adolescence to adulthood: A prospective study of attachment style differences in relationship functioning and partner choice. Journal of Personality, 70, 965–1008. doi:10.1111/1467-6494.05029

Doumas, M. D., Pearson, C. L., Elgin, J. E., & McKinley, L. L. (2008). Adult attachment as a risk factor for intimate partner violence: The “mispairing” of partners’ attachment styles. Journal of Interpersonal Violence, 23, 616–634. doi:10.1177/0886260507313526

Dozier, M., & Kobak, R. (1992). Psychophysiology in adolescent attachment interviews: Converging evidence for deactivating strategies. Child development, 63, 1473–1480. doi:10.2307/1131569

Dutton, D. G., Saunders, K., Starzomski, A., & Bartholomew, K. (1994). Intimacy-anger and insecure attachment as precursors of abuse in intimate relationships. Journal of Applied Social Psychology, 24, 1367–1386. doi:10.1111/j.1559-1816.1994.tb01554.x

Dutton, D. G., White, K. R. (2013). Male Victims of domestic Violence. New male studies: An international journal, 2, 5–17.

Gray, H. M., & Foshee, V. (1997). Adolescent dating violence: Differences between onesided and mutually violent profiles. Journal of Interpersonal Violence, 12, 126–141. doi:10.1177/088626097012001008

Greene, K., & Bogo, M. (2002). The different faces of intimate violence: Implications for assessment and treatment. Journal of Marital and Family Therapy, 28, 455–466. doi:10.1111/j.1752-0606.2002.tb00370.x

Gross, J. J., & Levenson, R. W. (1993). Emotion suppression: Physiology, self-report and expressive behavior. Journal of personality and Social Pychology, 64, 970–986. doi:10.1037/0022-3514.64.6.970

Hamel, J., & Nicholls, T. L. (2007). Family interventions in domestic violence. A Handbook of gender-inclusive theory and treatment. New York, NY: Springer Publishing Company.

Hargrave, T. D., & Pfitzer, F. (2011). Restoration therapy. Understanding and guiding healing in marriage and family therapy. New York, NY: Routledge.

Henderson, A. Z., Bartholomew, K., Trinke, S. J., & Kwong, M. J. (2005). When loving means hurting. Journal of Family Violence, 20(4), 219–230. doi:10.1007/s10896-005-5985-y

Johnson, M. P. (1995). Patriarchal terrorism and common couple violence: Two forms of violence against women. Journal of Marriage and the Family, 57(2), 283–294. doi:10.2307/353683.

Johnson, M. P., & Leone, J. M. (2005). The differential effects of intimate terrorism and situational couple violence: Findings from the National Violence Against Women Survey. Journal of Family Issues, 26, 322–349. doi:10.1177/0192513X04270345

Johnson, S. M. (2002). Emotionally focused therapy with trauma survivors: Strengthening attachment bonds. New York, NY: The Guilford Press.

Johnson, S. M. (2004). The practice of emotionally focused couple therapy. Creating Connection (2nd ed.). New York, NY: Brunner Routledge.

Johnson, S. M. (2005). Becoming an emotionally focused couple therapist. The Workbook. New York, NY: Routledge.

Johnson, S. M. (2007). A new era for couple therapy: Theory, research and practice in concert.

Journal of Systemic Therapies, 26, 5–16. doi:10.1521/jsyt.2007.26.4.5

Johnson, S. M. (2008). Hold Me Tight: Seven conversations for a lifetime of love. Boston, MA: Little, Brown and Company.

Johnson, S. M., & Brubacher, L. (2016). Emotionally focused couples therapy: Empiricism and art. In T. Sexton & J. Lebow (Eds.), Handbook of family therapy. New York, NY: Routledge.

Johnson, S. M., Makinen, J. A., & Millikin, J. W. (2001). Attachment injuries in couple relationships: A new perspective on impasses in couple’s therapy. Journal of Marital and Family Therapy, 27(2), 145–155. doi:10.1111/j.1752-0606.2001.tb01152.x

Kelly, K. D., & Johnson, M. P. (2008). Differentiations among types of intimate partner violence: Research update and implications for interventions. Family Court Review, 46(3), 476–499. doi:10.1111/j.1744-1617.2008.00215.x

Kwong, M. J., & Bartholomew, K. (1998). Gender difference in domestic violence in the city of Vancouver. Paper presented at the American Psychological Association Conference, San Francisco, CA.

Magdol, L., Moffitt, T. E., Caspi, A., Newman, D. L., Fagan, J., & Silva, P. A. (1997). Gender differences in partner violence in a birth cohort of 21-year-olds: Bridging the gap between clinical and epidemiological approaches. Journal of Consulting and Clinical Psychology, 65, 68–78. doi:10.1037/0022-006X.65.1.68

Mikulincer, M., Florian, V., & Weller, A. (1993). Attachment styles, coping strategies and posttraumatic psychological distress. Journal of Personality and Social Psychology, 64, 817–826. doi:10.1037/0022-3514.64.5.817

O’Leary, K. D. (2000). Are women really more aggressive than men in intimate relationships? A comment on Archer (2000). Psychological Bulletin, 126, 685–689. doi:10.1037/0033-2909.126.5.685

O’Leary, K. D., Vivian, D., & Malone, J.(1992). Assessment of physical aggression in marriage: The need for a multimodal method. Behaviour Therapy, 30, 475–283.

O’Leary, K. D., & Cohen, S. (2007). Treatment of psychological and physical aggression in a couple context. In J.Hamel & T. L. Nicholls (Eds.), (2007). Family interventions in domestic violence. A handbook of gender-inclusive theory and treatment (pp. 363–380) New York, NY: Springer Publishing Company.

Panksepp, J. (1998). Affective neuroscience: The foundation of animal and human emotions. New York: Oxford University Press.

Pearson, C. L. (2006). Adult attachment as a risk factor for intimate partner violence. McNair Scholars Research Journal, 2(1), 41–46.

Roberts, N., & Noller, P. (1998). The associations between adult attachment and couple violence: The role of communication patterns and relationship satisfaction. In J. A. Simpson & W.

Rholes (Eds.), Attachment theory and close relationships (pp. 317–350). New York, NY: Guilford.

Ross, L. R., & Spinner, B. (2001). General and specific attachment representations in adulthood: Is there a relationship? Journal of Social and Personal Relationships, 18, 747–766. doi:10.1177/0265407501186001

Schecter, S. (1987). Empowering interventions with battered women. In S. Schecter (Ed.), Guidelines for mental health professionals (pp. 9–13). Washington, DC: National Coalition Against Domestic Violence.

Schneider, C., & Brimhall, A. S. (2014). From scared to repaired: Using an attachment-based perspective to understand situational couple violence. Journal of Marital and Family Therapy, 40, 376–379. doi:10.1111/jmft.12023

Shaver, P. R., & Mikulincer, M. (2006). Attachment theory, individual psychodynamics, and relationship functioning. In A. L. Vangelisti & D. Perlman (Eds.), The Cambridge handbook of personal relationships (pp. 251–271). Cambridge, UK: Cambridge University Press.

Shaver, P. R., & Mikulincer, M. (2007). Adult attachment theory and the regulation of emotion. In J. J. Gross (Ed.), Handbook of emotion regulation (pp. 446–465). New York, NY: Guilford

Press.

Simpson, L. E., Doss, B. D., Wheeler, J., & Christensen, A. (2007). Relationship violence among couples seeking therapy: Common couple violence or battering? Journal of Marital and Family Therapy, 33, 270–283. doi:10.1111/j.1752-0606.2007.00021.x

Smith, S. G., Chen, J., Basile, K. C., Gilbert, L. K., Merrick, M. T., Patel, N., Walling, M., & Jain, A. (2017). The National Intimate Partner and Sexual Violence Survey (NISVS): 2010–2012 State report. Atlanta, GA: National Center for Injury Prevention and Control, Centers for Disease Control and Prevention.

Sprecher, S., & Fehr, B. (2010). Dispositional attachment and relationship-specific attachment as predictors of compassionate love for a partner. Journal of Social and Personal Relationships, 28(4), 558–574. doi:10.1177/0265407510386190

Stith, S., Rosen, K., & McCollum, E. (2003). Effectiveness of couple treatment for spouse abuse. Journal of Marital and Family Therapy, 29, 407–426. doi:10.1111/j.1752-0606.2003.tb01215.x

Stith, S. M., McCollum, E. E., Amanor-Boadu, Y., & Smith, D. (2012). Systemic Perspectives on intimate partner violence treatment. Journal of Marital and Family Therapy, 38(1), 220–240. doi:10.1111/j.1752-0606.2011.00245.x

Straus, M. A. (1990a). Injury and frequency of assault and the representative sample Fallacy in measuring wife beating and child abuse. In R. J. Gelles & M. A. Straus (Eds.), Physical violence in american families: Risk factors and adaptations to violence in 8,145 families (pp. 75–91) New Brunswick, NJ: Transaction.

Straus, M. A. (1999). The controversy over domestic violence by women: A methodological, theoretical, and sociology of science analysis. In X. Arriaga & S. Oskamp (Eds.), Violence in intimate relationships (pp. 17–44). Thousand Oaks, CA: Sage.

Straus, M. A. (2008). Dominance and symmetry in partner violence by male and female university students in 32 nations. Children and Youth Services Review, 30, 252–275. doi:10.1016/j.childyouth.2007.10.004

Waldner-Haugrud, L. D., Gratch, L. V., & Magruder, B. (1997). Victimization and perpetration rates of violence in gay and lesbian relationships: Gender issues explored. Violence and Victims, 12(1), 173–184.

Whitaker, D. J., Haileyesus, T., Swahn, M., & Saltzman, L. S. (2007). Differences in frequency of violence and reported injury between relationships with reciprocal and non-reciprocal intimate partner violence. American Journal of Public Health, 97, 941–947. doi:10.2105/AJPH.2005.079020

Wiebe, S. A., & Johnson, S. M. (2016). A review of the research in emotionally focused therapy for couples. Family Process, x, 1–18.